Оккупанты на районе: о сущностных характеристиках государственной системы РФ

 

Внешняя оккупация всегда заметна населению, ее нельзя осуществить тайно. На захватчиках чужие мундиры, они говорят на своем языке. Даже если они и заверяют местное население в своих добрых намерениях или объявляют себя освободителями от прежней жестокой власти, они остаются пришельцами. В нашем же случае многие вообще не замечают того, что произошло, оккупанты могут называть себя патриотами, а врагами страны – тех, кто пытается освободить ее от них.

Леонид Гозман

«Время, в котором стоим», говорили чегемцы Фазиля Искандера. За этой фразой – консенсусное понимание мира. В каком времени стоим мы?

Чаще всего политические системы размещают на шкале авторитаризм – демократия, добавляя, разумеется, массу других характеристик. О нашем режиме говорят как об авторитарном. Споры идут о мягкости или жесткости, унитарности или каких-то остатках федерализма, наличии или отсутствии потенциала для изменений. Даже сторонники режима не называют его демократическим – просто они считают его «правильно» авторитарным. Так, мол, надо для России – она такая. Или демократия России нужна, но не сейчас, потом.

Но шкала «авторитаризм – демократия» – это про то, как принимаются решения, как формируется власть, какие слои населения вовлечены в этот процесс. То есть, это про то, КАК управляют. А есть еще вопрос, ЗАЧЕМ управляют, на достижения каких целей направлены действия властей?

 Логика колониста…

 Обычно – на благо своей страны, как это благо понимается властителями. Иван Грозный, правление которого привело к депопуляции и другим несчастьям, пытался, тем не менее, сделать то, что считал правильным для управляемой территории – налаживал торговлю с Англией, истреблял врагов, вел войну с Ливонией. Гитлер – уж на что безумец – считал, что в результате его политики Германия станет первой страной мира, а немцы – господами над другими народами. Он чувствовал себя носителем миссии и благодетелем Рейха, а не временно командированным в Берлин.

Но так бывает не всегда. Власть может рассматривать землю и людей, которыми управляет, как ресурс для развития другой территории – это будет вариант колониальной администрации. Чиновники в этом случае не идентифицируются с колонией и ее населением, то, чему они служат, и те, кому служат, находятся где-то далеко. Метрополия не обязательно «грабит», она даже может стараться улучшить жизнь аборигенов, но развитие колонии не является приоритетом, ресурсы и силы будут на это выделяться лишь постольку, поскольку это способствует достижению целей Империи. Колония, кстати, не обязательно за тысячи километров – своя страна или ее части тоже могут восприниматься государством как колонии (Александр Эткинд назвал это внутренней колонизацией, показав, что именно такой способ управления доминировал, да и доминирует в России).

Но хотя приоритетом для чиновников Империи всегда будет метрополия, они могут реализовывать и долгосрочные проекты, поскольку в их представлении они пришли в колонию навсегда. Англичане не собирались уходить из Индии, французы до последнего держались за Алжир, португальцы ушли из Африки только после изменившей их собственную страну революции. И поэтому колонизаторы строят дороги (до недавнего времени главными дорогами Шри Ланки были те, которые построили в свое время англичане), открывают школы, развивают судебную систему – и всем этим объективно, даже и не желая этого, готовят колонию к независимости.

Но есть режимы, ставящие перед собой только краткосрочные задачи – оккупационные.

 … и логика оккупанта

 Собственно, ⁠такой режим существовал на ⁠той части нашей территории, которая была захвачена немцами в годы ⁠войны. Отличие ⁠его от ⁠колониального – оккупация ограничена во ⁠времени, поэтому оккупационные администрации долгосрочными проектами не озабочены. Что здесь будет, когда закончится война, никто толком не знает, да это и не касается офицеров оккупационных войск. Они решают сугубо конкретные, сиюминутные задачи – обеспечение работы ремонтных мастерских, безопасности движения, ресурсного обеспечения армии, сбора и вывоза с захваченных земель, того, что приказано собрать и вывезти. И, конечно, подавления сопротивления, если оно есть. Как и колонизаторы, оккупанты могут построить мост, но только понтонный.

А о захваченной территории и туземном населении оккупанты, даже если они незлые люди, избегающие излишнего насилия, беспокоятся лишь в той мере, в которой это необходимо для решения своих задач.

Оккупанты всегда привлекают к управлению местное население – это проще и дешевле, а за собой оставляют лишь необходимый контроль. Так председатели колхозов становились у нас старостами, а в жизни конкретной деревни мало, что менялось. То есть, только на верхних этажах оккупационных администраций собственно оккупанты, все остальные – плоть от плоти туземного населения.

А теперь о времени, в котором стоим. Как назвать наш сегодняшний режим, который:

- всячески ограничивает права населения (огромный пакет законов, запрещающих все формы протеста, возвращающий статус лишенцев – иностранных агентов, карающих за слова, произнесенные в интернете и так далее);

- создает для чиновников и жандармов комфортные условия для воровства (запрет на публикацию данных об имуществе судей, сотрудников ФСБ и прочих);

- защищает себя даже от непочтительных слов (наказания за выражение неуважения к власти в «неприличной форме», запрет на призыв голосовать или не голосовать за конкретную партию и многое другое);

- расширяет права полиции на применение силы против граждан (вплоть до стрельбы по людям);

- практикует внесудебные преследования, пытки и ликвидацию политических противников;

- демонстративно не обращает внимания на очевидные всем факты коррупции и казнокрадства со стороны членов семей и друзей руководителей страны;

- назначает на ответственные должности детей высшего руководства;

- финансирует здравоохранение и образование по остаточному принципу, разрушает эти сферы (при этом члены правящий элиты лечатся, а их дети учатся за рубежом);

А еще надо добавить, что значительная часть властной верхушки имеет гражданство, виды на жительство, имущество и счета в других странах, а семьи многих из них постоянно живут за рубежом.

 «Внутренняя оккупация»

 Это даже не колониальный, а именно ОККУПАЦИОННЫЙ режим – найдите отличия! Конечно, по аналогии с внутренней колонизацией – это внутренняя оккупация. Страна захвачена не иностранцами, а своими, пришедшими не из Парижа или Берлина, а с Лубянской площади. Оккупанты победили не в ходе войны, а серией успешных интриг, невозможно даже назвать точную дату падения столицы. И важно не то, что за люди у власти, насколько они хорошие, жестокие, компетентные или образованные – разные они, а то, что их не интересует будущее этой страны, что ни сами они, ни их дети не собираются здесь жить. В общем, они и чувствуют себя оккупантами – живут на охраняемых территориях со своей инфраструктурой, туземцев опасаются и стараются не пересекаться с ними. Потому они и не занимаются ничем, выходящим за перспективу нескольких лет. Образование, например, разрушается не только потому, что системе не нужны образованные люди, за исключением узких специалистов в отдельных областях («умные не надобны, надобны верные»), но и потому, что никто не загадывает на годы вперед. Единственное, что, действительно, важно – это удержание власти и обеспечение ресурса для жизни «там». Вот и принимаются решения вроде запрета на закупки медицинских масок иностранного производства или возможности приватизации земель национальных парков – найдите здесь выгоду рядового человека.

Внешняя оккупация поддерживается ресурсами из страны-победительницы и ее колоний, внутренняя должна иметь их непосредственно на территории – те, которые позволят режиму существовать относительно независимо от труда туземцев. В нашем случае, это, конечно, нефть и газ. Именно они дают властям возможность не обращать внимания на население – только чуть-чуть подкармливать, чтобы не было бунтов, да отлавливать недовольных активистов.

Внешняя оккупация всегда заметна населению, ее нельзя осуществить тайно. На захватчиках чужие мундиры, они говорят на своем языке. Даже если они и заверяют местное население в своих добрых намерениях или объявляют себя освободителями от прежней жестокой власти, они остаются пришельцами. В нашем же случае многие вообще не замечают того, что произошло, оккупанты могут называть себя патриотами, а врагами страны – тех, кто пытается освободить ее от них.

Конечно, мотивация наших правителей сложнее той, которая была у офицеров вермахта. На высших этажах власти вполне могут думать не только о своих личных интересах и о воссоединение с любимой собакой, живущей в Испании (на разлуку с ней из-за санкций жаловался один из ближайших к Путину олигархов), но и о месте в истории. Похоже, им хочется остаться в памяти потомков победителями Америки, теми, с кого начнется новый этап развития цивилизации. При очевидно плохом знании истории эти мечты неизбежно заводят в тупик, добро бы их – страну! Поэтому, вполне возможно, что первые лица режима вовсе и не чувствуют себя оккупантами – но важно, ведь, не что они о себе думают, а что делают.

 Игра с нулевой суммой

 На средних и, тем более, низших этажах властной иерархии (по аналогии с периодом войны – это уровень старост или бургомистров небольших городов) нет, конечно, речи о замках и латифундиях в Европе. Соответственно, и ведут себя эти люди несколько иначе, понимая, что им жить здесь, разве детей удастся отправить. Но и они, не обладая политической субъектностью и подчиняясь сигналам сверху, развитием страны не занимаются.

Если бы власть совсем не думала о населении, это было бы полбеды – люди давно научились выживать сами. Но власть играет с людьми в игру с нулевой суммой. Очевидные шаги, которые нужно сделать для улучшения жизни людей, противоречат интересам элиты, а потому не допускаются. А элита, в свою очередь, может обогащаться только за счет граждан.

А впрочем, может, я и не прав в определении режима как оккупационного. Как справедливо заметил Иван Давыдов, тотальная изоляция страны и санкционные списки подрывают надежды значительной части нашей верхней тысячи на спокойную жизнь на Западе и, уж точно, на то, чтобы быть принятыми в тамошнее общество. А значит, в их сознание все чаще закрадывается ужасная мысль, что жить придется здесь. И это, конечно, меняет природу режима. Из оккупационного он становится просто бандитским, грабительским.

Необходимые и неизбежные изменения у нас, конечно, произойдут, причем, скорее всего в обозримом будущем. Но случатся они с выходом за правовое поле – внутри него они попросту невозможны. И законы, и правоприменительная практика нацелены на консервацию, а не на развитие. Чего эти изменения будут всем нам стоить, мы скоро узнаем.